Элизабет Макнилл - Девять с половиной недель

Ознакомительная версия.

Я надеваю все это. (Как и каждый вечер, сегодняшний – словно последний.) На мне только рубашка, поэтому переодевание у меня не отнимает много времени, хотя добиться того, чтобы шов на чулках шел прямо, оказалось сложнее, чем я думала. Туфли идеально подошли мне. «Я взял с собой твои черные – сказал он, – и настоял, чтобы они нашли мне девушку с таким же размером: она перепробовала девять пар, прежде чем мне удалось выбрать. У тебя не самый редкий размер, слава богу».

Каблуки настолько высокие, что я оказываюсь одного с ним роста и заглядываю ему прямо в глаза. Он легко касается меня, проводит руками от бедер к моей груди и касается сосков серединой ладоней. Его лицо лишено выражения. В центре каждого из двух серых зрачков – я не отрываю от них взгляда – отражается маленькая фигурка. Его руки пробегают вниз, к поясу, пальцы ощупывают ткань и, один за другим, – каждую из четырех резинок, к которым крепятся чулки. Почти стемнело. Он включает напольную лампу позади нас и, приказав – «Стой здесь», – снова садится на диван. «Теперь, – у него хриплый голос, – подойди. Не спеши».

Я делаю несколько медленных шагов по ковру. Я ступаю медленно, покачиваясь в непривычном моему телу положении. Руки неловко висят по бокам. В ушах шумит, и каждый вдох делается глубже.

«Повернись», – произносит он, когда я останавливаюсь в нескольких шагах от дивана. Я почти не различаю его слова. «Подними рубашку». Я поворачиваюсь и встаю очень прямо, прижав полы рубашки локтями к бокам. «Разочарован?» – спрашиваю я безжизненным, чересчур высоким голосом. «Шутишь? Ты выглядишь роскошно, – раздается его едва слышный голос позади меня, – роскошно, дорогая». Я закрываю глаза, прислушиваясь к реву в ушах и к своему телу, каждый миллиметр которого жаждет прикосновения. Пытаясь избавиться от этого шума, я мотаю головой, и локон волос прилипает к моей губе; пожалуйста, повторяю я про себя, пожалуйста.

«Встань на четвереньки, – говорит он. – С поднятой рубашкой. Я хочу видеть твой зад». Я стою в этой позе, уставившись в плотный ковер темно-серого цвета на расстоянии нескольких сантиметров от моего лица.

«Ползи, – произносит он очень низким голосом, – ползи к двери. Ползай». Я переставляю правую руку, правое колено, левую руку. И думаю: кажется, я слышала, что слоны делают это каким-то другим способом? Левое колено. Я замерла – тишину нарушили чьи-то приглушенные голоса в коридоре. Звук хлопнувшей двери. Этажом ниже начинает играть виолончелист, и я с интересом прислушиваюсь к неожиданному всплеску звука. Мне всегда казалось, что музыканты начинают с разминки, как бегуны. Он же заиграл с неожиданной силой, стоило ему приступить к трехчасовой тренировке. Он лысый и неприветливый – я как-то встретила его в лифте. «Не могу», – говорю я.

Мне показалось, что от звука этих слов мое тело съежилось, как скомканный лист бумаги. Несколько секунд я разглядывала ковер, который с высоты человеческого роста выглядел идеально гладким, а на ощупь оказался не так мягок, как можно было бы подумать, – и села. Мне внезапно захотелось уткнуть подбородок в колени и обнять их руками, но высокие каблуки не позволяют так сесть.

«Что такое?» – произносит он ровным тоном. «Я глупо себя чувствую. Чувствую себя идиоткой». Лампа в противоположном конце комнаты недостаточно яркая, и я не могу разглядеть выражения его лица. Он откидывается на спинку дивана, опираясь затылком на сложенные руки. Я, покачиваясь, встаю на ноги, произношу едва слышно, но стараюсь, чтобы это прозвучало веско: «Ковер колется», и сажусь в ближайшее ко мне кресло. Я складываю руки на завязанной впереди узлом рубашке. Один из рукавов сполз с плеча, и я прячу пальцы в манжет, сжимаю ладонь в кулак внутри рукава.

«Мы все это уже проходили, – сказал он, не глядя на меня. – Я ненавижу собирать вещи. Еще больше я ненавижу только разбирать вещи. В тот раз мне потребовалась неделя, чтобы распаковать твой чемодан». Виолончель внизу извергает звуки, как будто ее терзает какой-то безумец.

«Я не могу понять, почему ты никак не привыкнешь – я ведь буду бить. Почему мне раз за разом приходится снова это делать? Прежде чем сказать“ нет, я не хочу” – представь, нарисуй себе картинку, как я снимаю с себя ремень. Просто вспоминай время от времени это чувство, когда ремень опускается тебе на спину. Нет, почему мы должны каждый гребаный раз это обсуждать, ведь каждый раз ты все равно делаешь то, что я говорю».

«Нет, – мне не удается произнести это с первого раза, – нет… пожалуйста…» Теперь он наклоняется ко мне, отбрасывая волосы со лба. «Я чувствую себя какой-то собакой, – говорю я, – когда ползу… Мне страшно… я боюсь, что ты будешь смеяться надо мной».

«Ты права – ты идиотка. Что за бред ты несешь. Если когда-нибудь я захочу посмеяться над тобой, я сообщу». Я качаю головой, не произнося ни звука. Он расхаживает по комнате, не отрывая от меня угрюмого взгляда. Я сижу, неестественно выпрямившись, на кончике кресла – колени сжаты, руки сложены на животе. Он кладет ладони мне на плечи и тянет меня назад, пока я лопатками не касаюсь спинки кресла. Одну руку он запускает мне в волосы массирующим движением, потом сжимает кулак и оттягивает назад – мое лицо лежит горизонтально, макушка касается его члена. Нижней частью ладони он раз за разом проводит по моему подбородку, скулам. Я приоткрываю рот. У меня начинают вырываться равномерные стоны, и тогда он выходит из комнаты, возвращается с хлыстом в руке и кладет его на журнальный столик.

«Посмотри, – говорит он. – Посмотри на меня. Я за три минуты могу довести тебя до такого состояния, что ты неделю проведешь в постели». Но я едва улавливаю звук его слов. Узкая шероховатая трубка, которую я ощущаю у себя в горле вместо трахеи, способна пропускать только прерывистые судорожные вдохи. Мне кажется, что у меня распухли губы.

«Ползи», – произносит он. Я снова опускаюсь на четвереньки. Я изо всех сил прижимаюсь щекой к правому плечу, но дрожь в подбородке не утихает, а наоборот, как будто передается от одной кости к другой, пока не охватывает руки и ноги до самых кончиков пальцев. Я слышу скрип кожаной рукоятки о поверхность стола. Бедра пронизывает обжигающая боль. Незаметно для меня самой, как по волшебству, на глаза набегают слезы. Как будто очнувшись от глубокого оцепенения, я ползу от кресла к двери спальни и легко, гибко – к лампе в противоположном конце комнаты. Кошка с громким урчанием ходит восьмерками между моих рук. Оба чулка порвались на коленках, и я чувствую, как вверх по бедрам рывками тянутся стрелки. Когда я снова оказываюсь рядом с диваном, он бросается на меня, прижимает к полу, переворачивает на спину.

Ознакомительная версия.